Блум
Спокойной Ночи!

Лю Лю
Да легко!!!
    Это случилось в ночь с 21 на 22 декабря. Ночь была длинная-предлинная. Она стала казаться бесконеч­ной. По городу поползла сплетня, страшнее самой ночи. Ее Гадкое Ползучествo     Сплетня: «Ночь не кончится... ночь не кончится... ночь никогда не кончится...».
    Устало мигали фонари, потрескивали и горбились языки огней. Электричество было на исходе. А кому же тогда светить и гореть, а значит, и сопротивляться...
    Был отдан приказ: собраться всем на главном ста­дионе и обсудить создавшееся положение. Всем, Всем, Всем... замигало на стадионе световое табло, передавая приказ, и эта весть треском электрических разрядов молниеносно распространилась по городу.
    Первыми на стадион прибыли уличные фонари, покачивая головами-лампами, старые и модерновые с так называемым дневным светом, которого они, кстати, сами стыдились и между собой называли покойницким. За ними прискакали модницы - настольные лампы в разноцветных мини-абажурах. Притащились с киностудии огромные «диги», целыми семьями, со своими «бабками» и «бебиками», они трещали и шипели остатками графитных углей, волоча за собой толстые кабели, без которых они никогда и нигде не появлялись. Примчались на стадион автомобильные фары, тараща свои глаза.
    А приглашенные все прибывали и прибывали, стадион сверкал и переливался тысячью огней. Кого здесь только не было!
    Около главной трибуны примостился маяк, огромный, апоплексически красный от натуги, ведь пришлось та­щить с собой на стадион и старуху-башню. С ним рядом - его брат, тоже маяк.     С детства его мучила наследственная болезнь маяков - мигание.
    Коптила небо неумытая керосиновая лампа, дочь известной в городе керосинки, - ее еще с вечера накачали, - убеждала всех, что она, мол, никогда не изменяла своему примусу, и, мол, взорвался он совсем не поэтому. Карманный фонарик носился по всему полю, путаясь между основаниями и треногами, пока его батарейка не села, и тогда он угомонился. Стеариновая свеча примостилась около военного прожектора, она таяла от любви, обливаясь стеариновыми слезами, а он тупо уставился в небо и молчал: не переносил женских слез. Засиженная мухами шестисвечовая лампочка ругалась на чем свет стоит. Два светофора безуспешно пытались навести порядок, а новые все прибывали и прибывали, не было только вечного огня, но на него никто не обижался, все понимали - он на вечном посту.
    Говорили и кричали одновременно, ораторы уже осипли, каждый жаловался на свою беду, кто - на перекаливание волосков, у кого лопнули стекла, уже троих отнесли в медпункт с коротким замыканием.
    Только квадратные темно-красные огни из кино­театров с надписями «вход» и «выход» молчали. Они у себя на работе такого насмотрелись, что их уже ничем нельзя было удивить.
И вдруг в разгар всеобщего волнения на световом табло стадиона вспыхнули первые лучи Солнца! Все стихли.
    Медленно после тяжелой борьбы всходило Солнце. Старое доброе Солнце, дружившее еще с Маяковским. Оно не стонало и не паниковало, оно боролось. И победило. И сейчас оно грустно улыбалось, распрямляя свои лучи. И всем стало немного стыдно за свое малодушие. Все стали гаснуть и расходиться со стадиона, давая себе слово всегда бороться до конца.

Не наглей

нет а то вызывает привыкание

Лю Лю
Или так:
Украла как-то лиса у мужика целый воз рыбы. Сидит-объедается.
А из лесу выходит голодный волк.
"Лиса, дай рыбки!" "Пойди да сам налови", - отвечает лиса.
"А как? У меня и удочки-то нет", - говорит волк.
"У меня тоже нет, - сказала лиса, - а я хвост в прорубь закинула, вот на него и наловила."
"Вот спасибо за идею!" - обрадовался волк, оторвал лисе хвост и пошел на рыбалку.

не пределенно надо спать идти

Ага  ну хорошо! Да будет так!!!!